Это грех богоподобия. Это дерзость попытаться создать жизнеспособное уникальное существо. И это у нас до сих пор получалось. Голем появлялся, начинал ходить, делать вещи, совершенно неожиданные для всех нас, завлекал в совершенно неожиданные места. Так или иначе, мы зависим друг от друга.
КОГДА РЕПУТАЦИЯ СТАНОВИТСЯ ТОТАЛЬНОЙ СИСТЕМОЙ...
Максим: Перед тем, как поговорить собственно о музыке, хотелось бы услышать от тебя небольшое вступление. Насколько я знаю, ты какое-то время жил в Нью-Йорке. Не мог бы ты рассказать, что там происходит? Есть ли какие-то существенные отличия от того, что происходимт у нас? Ты ездил туда, чтобы сделать карьеру?
Кестер: Города, подобные Нью-Йорку и Москве, могут считаться побратимами. Связь между Москвой и Нью-Йорком гораздо глубже и естественней, чем между Москвой и Тулой, например. Амстердам, Берлин, или Лондон - все эти города, как и Москва, представляют культуру мегаполиса. Поэтому для нас совершенно неважно, где находиться. Главное, чтобы не находиться где-нибудь в Канзас-Сити, среди пыли, - такой же как и у нас, к примеру, в Челябинске. Потому что находясь в каком-нибудь провинциальном городе, ты тут же оказываешься в окопах и вынужден вести партизанскую войну.
В Нью-Йорке же настолько всего до хрена... Я понял, в принципе, откуда взялся панк. Я конечно слышал эту историческую телегу, как Макларен вывез панк из Нью-Йорка, как он поехал туда торговать своими шмотками и просто стусовался с Blondy, New-York Dolls и еще несколькими веселыми парнями... Я это говорю к тому, что Нью-Йорк - это огромный котел, в котором всего дохуя, где каждый угорает как может, каждый сходит с ума по-своему.
Огромное количество художников и музыкантов, которые угорают без амбиций вообще, как те же Sonic Youth, которые 15 лет играли всего-навсего в двух клубах и были очень популярны только среди богемы, которая всегда ходила на их концерты. Они чувствовали себя в центре мира, и им этого было вполне достаточно. Раскрутили же их уже на закате карьеры. Нью-Йорк - город абсолютно самодостаточный.
В Москве все иначе. Как мне сказал один американец, когда я оттуда уезжал: быть свободным художником там - гораздо сложнее, чем быть свободным художником здесь. У нас огромное количество людей живет как бы без денег вообще, т.е. ничего не зарабатывает. Там же ты вынужден в какой-то форме, так или иначе, заниматься откровенной хуйней: либо одевать галстук, либо не одевать галстук - тем не менее, делать что-то, абсолютно противоречащее твоим взглядам.
Конечно же, там можно потусоваться на сквоте, но все настолько дорого, что рано или поздно тебе в нос начинают этим тыкать. Нью-Йорк хорош тем, что в нем до фига всего происходит, и это каким-то образом тебя все-таки возбуждает, но выжить там довольно сложно. Я прожил в Нью-Йорке достаточно долго, два с половиной года, и за это время не сделал ни одного шага для собственной раскрутки. Я никогда не скрывал, чем занимался, всегда показывал записи, если это кого-то интересовало. Но там все организовано совсем по-другому: чтобы хоть как-то засветиться, необходимо все время очень интенсивно проталкивать собственную деятельность.
Потом, там гораздо менее воинизированная культурная ситуация. И это довольно вредно, на мой взгляд. Там всему есть место. Тот же CBG, знаменитый панк-клуб, в котором весь панк и начинался, сейчас существует точно также: каждый день концерты, каждый вечер по десять групп, названия которых никто никогда не слышал, - но все это уже отдает музеем. Есть место джазу, есть место театру, авангарду, опере, никто между собой не враждует, поэтому очень сложно найти что-то действительно свежее.
С общением мне здесь гораздо легче. Могу сказать, что за два с половиной года друзей вообще-то я там не нашел... Там как-то странно все устроено... Это все похоже на Smart Drugs, которые они изобрели. Ведь у них, практически, исчезла проблема наркоманов. Как они это сделали - сложно сказать, но чувствуешь себя там очень скверно. Так все устроено, что употреблять наркотики просто неудобно.
Наркотики есть - одни в моде, другие не в моде - но только... по субботам-воскресеньям, на weekend. Поход на рэйв, таблеточка, бумажечка - потом проспался и опять на работу. Там все менеджеры. Не курить, не пить. В своем опыте работы я производил просто впечатление монстра, хотя, в принципе, не алкоголик и не наркоман. Просто потому, что среди бела дня мог, например, приложиться к бутылке текилы. И на меня смотрели как на идиота.
Там всё, как-то так потихоньку, пронизано конформизмом... Есть понятие хорошей работы - есть понятие Bad History, которого все страшно боятся. Bad History - это Bad Credit History. Там же все построено на кредитах, т.е. за реальные деньги никто ничего не покупает, и вместе с тем ты можешь стать владельцем дома, машины и т.д. - но только при условии, что нигде не прокололся. Если хоть раз проколося - то сразу попал в компьютер, и тебе не дадут кредит там - кредит здесь, после чего ты, можно сказать, оказываешься выброшенным из общества.
Все русские, которых я там знал, - у них у всех плохая кредитная история, так или иначе. Т.е. Bad History - это репутация, возведенная в ранг тотальной системы. Ты можешь торчать - ради бога - но это как поступок, когда ты должен согласиться быть выброшенным. Это как пойти в бомжи. У нас все-таки всё это устроено как-то помягче.
КОГДА КОНЦЕРТ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В МЕРОПРИЯТИЕ...
Максим: Итак, почему ты занимаешься музыкой?
Кестер: В общепринятом смысле музыкой я занимался с детства. Сдавал экзамены, ленился, как все, постигал какие-то тонкости. Потом я бросил всем этим заниматься, сознательно, жестко. Это был бунт - у меня уже тогда была некая карьера, я закончил учебу с отличием, от меня все чего-то ждали, приглашали на разные конкурсы... Я учился играть на рояле, и могу сказать, что был бы абсолютно другим, если бы пошел по уготованному мне пути. Но все это мне показалось каким-то интерпретаторством.
Причем я очень люблю в принципе заниматься всем этим. Мне вообще очень нравится, когда ты открываешь ноты и можешь действительно соприкоснуться с чужой мыслью. Это то же самое, что пойти в музей и столкнуться с шедевром из прошлого. Но, тем не менее, интерпретаторством заниматься мне совсем не хотелось, - почему, я не очень отдавал себе отчет, - и я попал в совершенно другую среду, стал играть с людьми, которые не имели ни малейшего представления о нотах и тому подобном.
В какой-то момент я подумал, чем же действительно хочу заниматься, и мне показалось, что единственное, чего я хочу - это быть адекватным времени, в котором я живу. И это не имеет отношения к музыке вообще. Конечно же, музыкальная и мелодическая одаренность находит себе выражение в этом, но в принципе это занятие не музыкой собственно. Это идея, немного взятая из рок-музыки. Ведь что делают люди, которые дергают за одну и ту же струну и орут как резаные? Музыкой это назвать довольно сложно, и, тем не менее, получается продукт, порожденный чувством нерва. Поэтому мне хотелось бы не ограничивать себя ни стилем, ни инструментарием.
Максим: А что такое концерт, выступление, вообще - демонстрация того, чем ты занимаешься, на публике? Какое это имеет отношение к творчеству?
Кестер: В период пика нашей клубной деятельности у нас была совершенно очевидная установка: прежде чем начать делиться с людьми действительно важным, чтобы не оказаться в положении рассматриваемого и оцениваемого, нужно сначала из-под ног людей выбивать почву - любым способом.
Это может быть просто удар по голове. Это может быть очень громкий шквал саунда, который обезоруживает людей, заставляет их становиться немного детьми. Необходимо, чтобы в них врывалась некая стихия, и они бы теряли ориентацию, свою какую-то оценочную систему, чтобы можно было с ними напрямую, максимально простым способом поговорить и наладить контакт - как сущность с сущностью.
У нас была отличная телега про бесплатный вход и платный выход.Тогда еще не было клубов, мы сами арендовали помещение и позвали людей, которые серьезно занимаются всем этим. Вход был бесплатным, а выход платным: чем раньше человек хотел уйти, тем дороже ему это стоило. После чего мы сразу стали чудовищно грузить тяжелейший индастриал, который вынести просто невозможно. Те кто остались, в результате лежали на полу и никуда уходить не хотели.
Другой концерт изначально вообще не был запланирован как акция, но потом, просмотрев его на видео, я понял, что это был пиздец, такое придумать было в принципе невозможно. Были проводы нашего тогдашнего менеджера и импрессарио Леши Агеева. Мы затарились всем, что было, - в том числе было огромное количество жидкой безумной питерской кислоты - и убрались до такой степени, что выйдя на сцену не смогли ориентироваться в принципе: т.е. что происходит, где чей инструмент, что вообще надо делать - было абсолютно непонятно.
Одновременно там был звукорежиссер, тупица - как часто это бывает, и он занимался продуванием аппарата. Звучал ремикс на "Эротику" Мадонны, минут на пятнадцать. Мы, выйдя на сцену, услышали всю эту херню и похватали какие-то инструменты. Помню я все-таки нашел свой бас и долго им восхищался, - ничего подобного по красоте я не видел до этого - потом вывел ручку громкости на полную мощность, и, поскольку комбики были очень близко, начался просто чудовищный вой.
Гитары стали заводиться, а мы просто бродили по сцене с этими инструментами и фонили. Мы не понимали, какое отношение имели к тому, что звучит, мы не понимали, что звучит Мадонна, мы ничего не понимали. В результате же получилась пятнадцатиминутная реплика на "Эротику" Мадонны. И когда музыка закончилась, оборвалась, все замерли в совершенном шоке, - мы всё выключили и ушли со сцены. На этом наше выступление закончилось.
Концерт не имеет смысла, если это не последний поступок в твоей жизни. И всех людей, которые присутствуют на твоем выступлении, нужно сначала вывести на эту же степень откровения, на эту же степень отдаленности. Иначе все превращается в мероприятие.
СКОЛЬКО НУЖНО КИСЛОТЫ, ЧТОБЫ ЗАТОПИТЬ МОСКОВСКОЕ ВОДОХРАНИЛИЩЕ?
Максим: За последнее время я несколько раз был на ваших концертах, и каждый раз не мог понять, когда вы начинаете играть, когда заканчиваете, когда просто настраиваетесь. Какой инструмент и как звучит - остается совершенно непонятным. Действительно, это просто невозможно как-то оценить. Восприятие уходит куда-то в сторону от этих обычных концертных восторгов.
Кестер: У нас было несколько концертов, когда некоторые уходили и подчеркнуто театрально говорили: "Вот щас-то все и начнется!". Если мы не утратили эту способность, то это отлично. Вообще мне кажется, что музыка - это вещь, которая существует объективно. Её надо просто услышать и протянуть. Если ты находишься в ней, если ты её услышал, то можешь передавать её любыми средствами. Мы всю жизнь менялись инструментами. Огромное количество музыкантов прошло сквозь нас. Наверное, человек сорок. Музыка звучит всегда. К ней просто можно не подключаться. Или игнорировать.
Максим: Можно ли вашу музыку понять, просто слушая кассеты? Или для этого необходимо как-то тусоваться, ходить на концерты, иметь определенный образ жизни? Есть такое ощущение, что, допустим, тот же рэйв недоступен для настоящего погружения, если ты не употребляешь определенные наркотики, не ходишь на дискотеки. Звук имеет социальную природу, и для того, чтобы попасть в то пространство, которое задается музыкантами, необходимо знать заранее те формы прослушивания, которые наиболее адекватны для данной музыки.
Кестер: Хороший концерт, конечно же, незаменим. Люди после каждого концерта оказываются настроенными на заданную волну, причем сами того не понимая. На концерте мы мочим своей энергетикой, можем постучать человека головой об стену, подбросить к потолку, - смотришь, и человек уже полностью в твоей власти.
Восприятие же через кассеты совсем другое. Это более интимный процесс. Мне кажется, что музыка в меньшей степени, чем изобразительное искусство, или литература, закрыта для восприятия. Тем более, что современная музыка очень проста. Если в начале века были Шонберг и Штокгаузен, т.е. музыка, для понимания которой необходимо проделать определенную работу, то современная музыка, обращенная к шаманству, задает абсолютно иные вибрации.
Сейчас время не очень удачное, чтобы играть в клубах. Потому что это вошло в обывательский обиход, и очень сложно стало обращаться к людям непосредственно, потому что они не ждут уже никаких откровений, ходят просто для того, чтобы развлечься, просто от нечего делать.
Очень хорошо было бы играть сейчас в радио эфире на своей собственой волне. У меня всегда была мечта - с тех пор как мы впервые сыграли живьем на радио - чтобы существовала своя волна, на которой всегда можно было бы играть. Дело даже не в самой игре, а в существовании именно таким образом. Я думаю, что на несколько часов запускал бы одни радио-помехи - это очень интересная музыка.
Существование в прямом эфире - в этом абсолютно нет никакой театральности и визуальности. Потом мне это очень нравится концептуально. Мы ведь сейчас сидим, и через нас проходит огромное число радио волн, содержащих информацию. Необходимо ли нам это всё слушать? А может мы всё это и слышим, каким-то другим ухом?
Когда выступаешь в эфире, есть ощущение, что делаешь что-то неимоверно важное, причем на космическом уровне, на уровне физических субстанций, волн, воздуха, как носителя этих субстанций. И это с минимумом задействованных средств, аппаратов, колонок. Future Sounds of London, насколько я знаю, делают подобные вещи и близки нам по духу. Помимо радио, они делали выступления по интернету. У них есть пластинка, которая так и называется, ISDN - по названию компьютерного протокола.
Музыка - вещь настолько безличная, что вместо 40 запланированных минут, мы играли в эфире всю ночь. Кто-то постоянно отходил курить, потом возвращался. Бывали минуты, когда я входил в студию. И там не было ни одного человека, всё играло само. Было несколько технологических блоков, каждый из которых моделировал свю какую-то вещь. В результате получалась полифония, которая была настолько естественной, что делать с ней просто ничего не хотелось.
В тот момент, когда мы играли в эфире, у меня возникла галлюцинация: Москва - это огромное живое существо со своей кровеносной системой, и мы просто вставили в эту систему машину с раствором. Кто-то в свое время рассчитывал, сколько нужно денег, чтобы купить достаточно кислоты и вылить её в московское водохранилище - так, чтобы на следующий день уже не было никаких проблем, чтобы раз и навсегда с этой хуйней разобраться.
P.S.
Максим: У меня часто возникают такие ассоциации, что музыка - это то, что создает некую атмосферу, то, что моделирует пространство вокруг, причем на самом низовом уровне восприятия, на уровне телесных трансформаций. Т.е. это некая жидкость, погружаясь в которую, начинаешь двигаться совершенно по-другому.
Кестер: У нас было пять кассет, которые так и назывались, "Театр жидкого эфира". У нас может быть громкая, или тихая композиция, короткая, или длинная, но в любом случае остается нечто неизменное - это близко, может быть, к концепции Can, одной из любимых мной групп. Я имею в виду монотонность. Ведь мы живем в мире, где зима и лето не сменяются в течение нескольких секунд. Это процессы довольно плавные и монотонные. И монотонность позволяет проникнуть в середину всех этих процессов.
Это принципиально, по-моему, что в современной музыке отсутствует понятие законченных предложений, начала композиции, конца. Если раньше музыкальное произведение необходимо было слушать с самого начала и внимательно дослушивать до самого конца, то сейчас, слушая музыку, ты просто включаешься в некий вневременной поток. Побыв в нем какое-то время - выходишь, и затем снова включаешься, и это самая адекватная форма современного слушания.
Максим: Ваша музыка - технократичная. То, чем вы занимаетесь в корне отличается от того, чем занимались и как занимались музыкой еще лет двадцать-тридцать назад. Какие формообразующие факторы привносит компьютер в процесс музыкального творчества?
Кестер: Прежде всего, компьютер создает условия производства музыки монотонной и цикличной (loop). Потом, если ты играешь на гитаре, то у тебя работают руки, тактильные ощущения подсказывают, в конце концов, какую струну и на каком ладу дергать. Когда же ты сидишь перед монитором, то воспринимаешь музыку в основном визуально. Нередко, взаимное расположение трэков, их внешний вид - предопределяют то, какой трэк и в какое место ты вставишь.
Даже когда композиция полностью готова, то проделав простую операцию получения из этой композиции стерео-файла (т.е. сведения всех трэков в один саунд-трэк) и прослушав ее еще раз, ты услышишь все совершенно по-другому. Теперь ты сможешь абстрагироваться от всех этих трэков, когда видишь что за чем следует и что во что выливается. Ты становишься абсолютно другим существом по отношению к этой композиции, ты становишься слушателем.
И безусловно, компьютер дает возможность делать что-то совместно через интернет. Недавно в сети мы познакомились с ребятами, которые работают в схожих областях, и теперь мы обмениваемся сэмплами, создаем общие продукты, даже не видясь друг с другом. Все это очень интересно.
Интернет снимает любые границы. Существует целое движение - WAREZ. Это группы, занимающиеся борьбой с корпорациями. Это современные революционеры, делающие доступной информацию, за которую ты иначе должен платить ($600-$800). Большая часть софта, которым я пользуюсь (сам бы я никогда столько не купил - все стоит не менее пятнадцати штук, наверное), взята именно оттуда (спасибо им за это).
WAREZ - это сетевое подполье, у которого существует множество сайтов, постоянно меняющих свои адреса, поскольку на них много пиратской информации. Безусловно, все эти группы сильно законспирированы. Одна из их тактик следующая. Ты находишься в каком-нибудь чате, общаешься с кем-то или просто следишь за общим разговором, и вдруг появляется вклейка, что в течение 15 минут будет работать такой-то сайт. Ты заходишь на него, находишь необходимую информацию и скачиваешь. Это действительно революционно и подрывает основы всей системы, позволяет заниматься свободным творчеством.
P.P.S.
Максим: Ты говоришь, что чем меньше внешних, дополнительных, атрибутов используется, тем точнее и чище воспринимается музыка. Кассеты, а особенно радио - наилучшая форма прослушивания, посылающая вибрации напрямую в мозг. Мне однако кажется, что в современной музыке важна визуальная часть, ее даже можно назвать основополагающей. Я не могу уже воспринимать музыку просто из динамиков: визуальный ряд - концерт или клип - подчас оказываются намного важнее.
Кестер: На мой взгляд, это связано с тем, что утрачена острота восприятия - та, которая была раньше. Если раньше даже плохо записанная на катушках музыка производила эффект разорвавшейся бомбы, то сейчас такое себе представить невозможно. Это правда. Приходится все время находить новые и новые стимуляторы. И во многом этому способствует шоу-бизнес.
Максим: Как ты думаешь, звук сам по себе - это социальная категория, или все-таки что-то естественно-природное? Иногда у меня создается впечатление, что любое звучание можно раскрутить в определенную заданную сторону, сделать его либо революционным, либо развлекательным.
Кестер: Майкл Макларен один из самых гениальных людей в этом смысле. Это классический пример, как один человек подсадил весь мир на панк, сделал из этого моду, в конечном итоге все сам же и извратил, посмеялся над этим, т.е. прошел все возможные стадии. После этого человека вся музыка стала совсем другой. Причем Макларен одной рукой делал панк, а другой делал диско - т.е. направления в музыке, которые считались самыми враждебными.
Максим: А как по-твоему, связано музыкальное творчество и социальная позиция музыканта?
Кестер: В рок-музыке позиция человека важна, это принципиально. Потому что если нет бунта, то нет и вдохновения, в прямом смысле. Вообще, в поэзии конфликтность очень важна. Поэтому поэт по своей природе революционер. Я не уверен, что, например Joe Division, прежде чем взялись за гитары, были теми политически окрашенными людьми, которыми они стали впоследствии. Скорее всего они взялись за гитары из чисто молодежного желания попиздячить по гитарам и угореть, но впоследствии музыка вытащила из них и выкристаллизовала ту вещь, которая сделала их теми, кто они есть сейчас. Лично мне, я думаю, музыка позволяет лучше понимать, какое место я занимаю и кто я.
