WWW.ANARH.RU

МОИ ДЕЙСТВИЯ В ЖЕНЕВЕ     Я приехал в Женеву, чтобы участвовать в выставке художника Игоря Захарова-Росса "Sapiens/sapiens", которую он проводил в здании ООН во время Комиссии ООН по правам человека. Моя роль заключалась в том, чтобы сделать доклад о политических преследованиях активистов левого движения в России на открытии выставки, став, таким образом, частью этой выставки.     Накануне открытия, 20 марта, мы распространили пресс-релиз с коротким анонсом выставки и доклада. В нем было сказано, что спецслужбы в России усилились накануне президентских выборов, что чеченская война и взрывы в Москве были использованы властью для того, чтобы повысить рейтинг Путина и создать истерическую предвыборную атмосферу.     21-го, в день открытия выставки, русская миссия послала более пяти протестов в немецкое посольство, которое представляло выставку Захарова-Росса (поскольку он живет в Германии), и немецкий посол в Швейцарии с двумя сотрудниками потребовали, чтобы из экспозиции была удалена любая информация об актуальной политике в России, иначе выставка будет закрыта. Я записал эту беседу на диктофон.     Кроме того, активно вмешался аппарат Владимира Петровского, главы офиса ООН в Женеве. Елена Пономарева, которая занимает какую-то должность в этом аппарате, сорвала со стены фотографии Ларисы Щипцовой, биографии политзаключенных Романова и Бирюкова, документы московского Проекта противодействия политическим репрессиям и другие фрагменты коллажа Захарова-Росса.     На открытии выставки вечером 21 марта я, который все же собирался произнести что-то о политрепрессиях, был постоянно окружен сотрудниками службы безопасности ООН (это особое security, не подчиняющееся швейцарской полиции). Владимир Петровский и немецкий посол произнесли речи, в которых говорилось, что Игорь Захаров-Росс "всю жизнь мечтал сделать выставку в Palais des Nations, перед Комиссией ООН по правам человека, и сегодня эта мечта did come true".     На следующий день я договорился с начальником пресс-службы Palais des Nations Мухамедом Шарифом о том, что 23 марта я проведу пресс-конференцию касательно политрепрессий в России и цензуры в Женеве. Когда в назначенное время все было готово, всего за десять минут до начала пресс-конференции я был задержан ООНовским security. Меня отвели в их офис, где отобрали документ, позволяющий проходить в Palais des Nations, и проводили до выхода из дворца. Офицер security (кстати, в штатском) сказал, что это делается по личному распоряжению Владимира Петровского.     Журналисты в здании ООН имеют особое право устраивать встречи и выступления тех людей, которым запрещает это сам женевский офис ООН. Поэтому Мухамед Шариф все же предложил мне сделать пресс-конференцию утром 27 марта. Для меня будет заказан такой чудесный документ, с которым меня не смогут остановить даже security Дворца Наций.     В ожидании этого события я раздумываю о прошедшем и будущем. Вполне актуальные раздумья, поскольку завтра в России выборы и если моя пресс-конференция состоится, то она будет, вероятно, первым антипутинским выступлением. Мои раздумья особенно стимулированы передачами ОРТ, которые можно смотреть в отеле, где я живу, вместе с передачами BBC, CNN, немецкого, французского, швейцарского, итальянского телевидений, где все и все время говорят только о Путине.     Пока я успел рассказать о произошедшем только журналистам двух главных женевских газет, Tribune de Geneve и Le Temps. Захаров-Росс в Германии организовал публикацию в Sueddeutsche Zeitung. Еще я послал пару сообщений в интернет, в международный мэйлинг-лист Syndicate. Самым захватывающим был момент, когда сразу после изгнания из Дворца Наций я, захваченный паранойей, испугался идти в отель, - думал, что меня там могу арестовать, - и послал сообщения в сеть из компьютеров Swisscom, которые стоят здесь в уличных телефонных будках.     Так что первые раздумья касаются прессы и ТВ, тем более что сейчас, вечером в субботу, здесь я смотрю программу Доренко. В течение 90-х годов в России альтернативная левая культура смогла добиться определенного значения благодаря тому, что использовала медиа в своих целях. В 1999-м я убедился на опыте проводившихся акций ("Секс, деньги, власть" в июне и бросание бутылок с красной краской в Госдуму в декабре), что они больше не могут использоваться в таком качестве, потому что теперь журналисты четко разделяют сферы оплаченной и неоплаченной информации. Информация о радикалах не является ни оплаченной, ни выгодной, так что журналисты не интересуются ей. Прежде такая информация имела значение в рамках провозглашавшейся политики демократии, фокусировавшейся на "общественном мнении". Теперь медиа сами создают общественное мнение.     В Европе эта демократическая свобода не может подвергаться влиянию закона, на нее влияют только интересы заказчиков или чистый спрос на рынке, но в отношении закона масс-медиа своим авторитетом демократической свободы выламывает разные лазейки. Такие лазейки были использованы Мухамедом Шарифом для того, чтобы устроить мою пресс-конференцию во Дворце Наций.     Примечательно, что во Дворце есть запрет на ведение прямой политической пропаганды или выражение протеста, так что протесты русской миссии против выставки ссылались именно на этот запрет. За последние дни я видел, как в знак протеста против нарушения прав человека перед Дворцом Наций, но за его пределами протестовали китайцы и курды.     Мы вполне можем отделаться от кавычек, говоря о демократических свободах, потому что теперь они не могут быть предметом критики. Это те свободы, которые существуют при общественном строе, называемом демократией. При анархии существовали бы совсем другие свободы. Время 90-х для нас не было ни тоталитаризмом, ни демократией. В ситуации отсутствия органов государства, "заботы" о тебе государства, мы пережили нечто, приближающееся к анархии. Не важно, что все вокруг говорили о демократии. Это здесь, например, в Женеве, демократия, а в России теперь тоталитаризм. Поэтому нам придется воевать, как всегда воевали, против государства, но не против демократии за анархию, а против тоталитаризма за демократию. Важно только не забыть, какие горизонты за демократией мы смогли увидеть раньше.     Не случайны поэтому стиль и интонация, которую приобрели самые радикальные выступления в России последнего времени. Те, кто были в авангарде фронтовых действий - например, Лариса Щипцова - остаются там же, но теперь приходится использовать совсем не анархический, а скорее диссидентский язык. В 90-е мы строили планы, делали дела, добивались локальных успехов. В конце 99-го многие из нас оглянулись вокруг и увидели, что что остальные уже не могут делать дела, потому что сидят в тюрьмах или подвергаются допросам и обыскам. Срочно пришлось создавать "Комитет против политических репрессий", говорить на языке "прав человека", заседать в "Мемориале", читать книгу "Как быть свидетелем", пришедшую из 70-х годов, и так далее. Илья Романов, среди первых оказавшийся в тюрьме, написал уже давно текст под названием "Красные диссиденты". Совершенно ясно, что и мои действия в Женеве не были ни в коей мере вызваны верой в права человека или в ООН. Я действовал так, потому что получилась возможность что-то сделать, я оказался здесь в Женеве, да еще и во время выборов Путина. Когда начались протесты и аресты, тем более хотелось продолжать действовать, чем бы это ни кончилось. Была возможность эффективно насолить приходящей в Россию власти.     Для действий анархистских, коммунистических и экологических диссидентов должны быть использованы новые методы работы. Внимание, которое нам уделяли медиа, нам больше не уделят. Следует отказаться от унизительной роли, которую переживаешь каждый раз, приглашая на акцию журналистов. Действие должно быть прямым. Не следует думать о координации действий. Не может быть организационного центра, может быть фронт самостоятельных инициатив, способных объединяться в тактические коалиции. Каждое действие, направленное на подрыв системы, изменяет историю и радикализует обстановку. Поэтому одобрения заслуживает любое действие, вне зависимости от того, кто его сделал. Каждое действие должно быть эффективно! Если ничего вокруг не изменилось, зачем было вообще начинать?     Критики заслуживают только те, кто препятствует таким действиям или стремится амортизировать их. Обычно это связано с сектантскими разборками и обвинениями в адрес своих ближайших соседей за отступление от верных анархических или других взглядов. Именно так поступали в последнее время "Хранители радуги", говоря, что "не будут сотрудничать с коммунистами" и т.п., хотя, в то же время, устраивали акции и пикеты на Пушкинской площади. Так часто поступают европейские анархо-сквоттеры, но, начиная говорить о них, мы рискуем залезть в такую лужу, из которой не выбраться.     Реальность окончательно убеждает нас, что, если кто-то и имел художественные амбиции, то даже эти амбиции имеют теперь только политическое значение. Следует раз и навсегда покончить с пресловутым спором, где искусство, а где политика: искусства нет нигде, а политика есть везде. Разделенность политики и искусства - это пошлый аргумент, который, как и само современное искусство, пришел из Европы. Он не подходил для российских условий 90-х и не может подходить для будущего, разве только для тех, кто хочет спасти свое нищее искусство от тоталитарной политики. Здесь можно выяснить, какие еще черты, кроме свобод, содержит в себе демократия. Главная черта - это профессионализация. Государство должно знать, кто чем занимается, и ему желательно, чтобы каждый занимался чем-нибудь одним. Мне удивительно встречать здесь журналистов, растаманов, сквоттеров, клубных мальчиков и девочек, писателей, художников, ни один из которых не подозревает, что он может быть также и чем-нибудь другим. Мне тоже трудно объяснить, что я являюсь одновременно журналистом, "campaigner'ом", арт-критиком и так далее. Все что-нибудь сделавшие в 90-е годы в России люди, мои знакомые и друзья, всегда были еще и чем-нибудь другим, и многим сверх того. Вот еще один симптом, что мы - хотя бы мы, если не вся Россия - жили не только при демократии, но и немного при анархии.     Ублюдочное анархо-сквоттерское "сопротивление" здесь имеет значение такой же профессии, как и все остальные. Оно не думает об изменении реальности, об эффективности действий, оно удостоверяет свое существование через манифестации своей идентичности в этом обществе -- черный цвет, картинка Че Гевары, крашеные волосы, хуевые фанзины. Они никогда не хотели ничего менять, а только найти себе грязное место в сквоте и говорить; "We're really angry".     P.S., 6.04.2000: Пресс-конференция произошла в понедельник, 27-го, в первый день после выборов. Я не знаю, какие и где появились материалы, но по крайней мере благодаря интернет-репортажам о событиях стало известно. Все равно, к тому моменту, когда я вернулся в Москву, уже был арестован Андрей Соколов, а вчера на улице взяли Ларису Щипцову. Олег Киреев